Студия Артефактум

ПУБЛИКАЦИИ О СТУДИИ АРТЕФАКТУМ в периодических изданиях

Содержание

• Путь в себя («Преображение Урала», № 5, 1996)
• Время больших проектов («Мир музея» № 5, 1996)
• «Дом, который построил Джек» и «Во дни предначальные...» («Открытый Музей», 1997)
• На волне моей памяти («Вечерний Красноярск», № 60, 8 июля 2001)
• Экспозиционные технологии: предмет в среде («Открытый Музей», 2000)
• Размышления о двух музейных экспозициях — «Диптих» («Открытый Музей», 2002)
• Музей — это пространство для высоких мыслей («Удмуртская правда», 13 августа 2004)
• Маркетинг философского уединения («Деловая репутация», № 31—32, 31 августа 2004)

Путь в себя («Преображение Урала», № 5, 1996)

...Не верьте экскурсии. У музея этого — ни начала, ни конца. Он иррационален, как сама жизнь, и он художественен по самому высокому счету, хотя на нем и нет вывески «художественный».

О чем он? Конечно, он — о нашей истории, трагической и бесповоротной. Об истории, которая своими острыми краями ранит сердце каждого из нас.

Но он не только об истории. Он о наших с вами изломанных и искалеченных душах. Изломанных повседневным абсурдом, изломанных невозможностью и — одновременно! — неукротимой тягой жить.

Итак, вы входите в дверь с гротескно-обманчивой вывеской «музей комсомола», а попадаете... внутрь самого себя — конечно, если у вас есть зрение и внутренний слух.

Преамбула музея. Бесконечное желто-голубое пространство в жесткой траурной рамке. И прямо из стен — колючая проволока, оцепляющая не только историю нашей Отчизны, но и до сих пор вводящая в оцепенение наши души. И странный венок из саванов — кладбищенская соната, навеки умиротворяющая душу, издерганную суетой повседневности. Вступление в храм, где сами ангелы исполняют хоральные прелюдии. Бесконечный черный потолок, багровые отсветы исторического пожара и белые кости, проступающие сквозь складки сморщенных стен. Зал медитаций и молитв. Зал, где можно остановиться в тишине, потерять и вновь обрести надежду.

И — вниз, вниз. По красным, обагренным кровью ступеням — в темный провал, точно в память, о том, Ипатьевском расстреле... Случайно ли, что обитель музея — как раз поблизости от ипатьевской пустоши? Мистика места? Музей комсомола, принявший эстафету последнего прибежища Романовых...

Что же там?

А там — в витринах плексигласовых стендов зазывная надпись на кумаче: «Добро пожаловать!»

Мы ждали — подвала с отметинами пуль на стенах и следами детской крови под ногами, а перед нами — плексигласовая фальшивка истории. И в этой заштукатуренности трагедии — очередной удивительно точный штрих убитой и развеянной по ветру памяти. Штрих тотальной исторической амнезии.

И — новая ловушка, новый капкан, новая западня. Оглушенные плексигласовым цинизмом, мы входим в дверь под фальшивым кумачом, и... попадаем в мир сюрреалистической изнанки нашего бытия.

Целый зал, как гигантская художественная метафора всей нашей уродливой жизни и нашей — не приведи, Господь, повториться — истории. Затоваренный склад социалистического абсурда, покрытый толстым слоем пыли. Абсурд, доведенный до предельной концентрации на единицу полезной площади.

Вы заходите в этот склад с широко разинутым ртом и с повышенным ощущением собственной значимости — лишь советскому человеку дано до конца прочувствовать свою избранность в момент движения по черному ходу в подсобку, куда простым смертным «вход воспрещен».

И вы — бочком, бочком, по деревянному настилу, мимо грозной таблички: «Хода нет», — а ну как чего перепадет?!

Успокойтесь, гражданин, перепадет.

И фанерные мишени со стрельбища без голов — вглядитесь, вглядитесь, не зеркало ли это, отражающее вас самого?

И восковой манекен, призывным шагом устремляющийся в неизвестное «вперед» и радостно прошибающий плексигласовую стенку — не чувствуете ли острого желания подстроиться под его оптимистический шаг?

И загадочный зеркальный лабиринт, где в десятках дробящихся отражений вы воочию увидите свою одурелую от всего этого шабаша абсурда физиономию: вот они, колонной выстроенные по ранжиру манекены, где каждый — ваша точная копия.

Как странно и страшно срифмуется с этим образом немного погодя колонна гипсовых, уходящих неизвестно куда манекенов солдат с неотличимыми друг от друга лицами. Солдаты Отчизны? Солдаты партии? Или все мы — дружными колоннами, с серыми котомками за плечами, на приступ магазинов накануне повышения цен?

Или десяток бессмысленных, уходящих одна в одну дверей, которые никуда не выводят и никуда не ведут — не это ли тот наш путь и те наши цели, к которым мы маршируем своими бесконечными колоннами? Метафора пути в никуда, по которому можно с бесконечным интересом и недоумением двигаться, как по ленте Мебиуса; впрочем, взгляните направо — вот она, многократно переплетенная сама с собой лента на постаменте, возносящем ее в высшую точку этого вывернутого наизнанку пространства!

И — главенствующее в пространстве зала гигантское, грозно зависшее, колесо. Колесо истории? Колесо индустриального прогресса? Символ того, что все мы — всего лишь винтики внутри чудовищного и безжалостного исторического процесса?..

Впрочем, и здесь — насмешка создателей. Лишь в первом приближении колесо — грозное, а на деле — все сложено из ржавых лопат...

Но есть в этом зале и то, над чем невозможно ерничать. Десятки, многие десятки лиц, глядящих на вас со стен удивительно чистыми, честными глазами — энтузиасты социализма, не подозревавшие, чем обернется их искренний революционный энтузиазм.

И невозможно не вздрогнуть под этими прямыми и честными взглядами людей, для которых путь в будущее казался таким очевидным и простым, и не было на этом предполагаемом пути ни капканов, ни обманных зеркал, ни извилистых лабиринтов «в никуда».

И в каждом из этих лиц мы узнаем себя, и это потрясет, и заставит сжаться сердце — в страхе и боли: «Почему?!»

Никто из них не желал зла — почему же их руками был создан мир зла, беспрецедентный в человеческой истории?

И кончится ощущение абсурда и начнется ощущение трагедии. И это чувство трагедии позовет наверх, навстречу жуткой метафоре, глядящей на нас пустыми глазницами черепов.

Нет, это не просто о войне — это о смерти, которая торжествовала во всей нашей истории.

И взвод уходящих солдат... И трубы военного оркестра, скорбно опущенные вниз... И ржавые каски, сплетенные проволокой концлагерей с такими же ржавыми орудиями смерти над останками пожарища — это ведь и наши обугленные надежды.

Но все это и о жизни, превозмогающей смерть сегодня, как и тысячи лет назад.

И от этой обнаженности — к финальному аккорду экспозиции — в мир фальши, по нашему тягостному и картонному последующему отрезку времени. Фальши, за которую так легко спрятаться от трудных вопросов о смысле жизни. Такой удобный мирок из папье-маше. Мир фальшивых улыбок и лозунгов, достижений и декораций.

И пусть кто-то думает, что это — не про него. Пусть считает, что его любовь — не картонна и не фальшива... И почти бегом, вжав голову в плечи, миновать последнее пространство музея, где в красных сполохах очередной революции рушится здание Храма, а с потолка ернически свисают громадные фаллосы, склеенные из обрывков политических речей наших лидеров совсем недавнего прошлого. И вновь вернуться в зал медитаций, с которого началось движение. Чтобы остановиться на миг, и чтобы чувство тоскливого ужаса холодной струйкой пробежало по спине.

Дай Бог, чтобы это случилось с вами, дай Бог.

А. ЛОБОК, кандидат философских наук

Музей истории комсомола Урала

Время больших проектов («Мир музея» № 5, 1996)

...Во многих случаях экспозиции возникают в результате сотрудничества музейных работников и внешних специалистов. Блестящим примером такого сотрудничества стала выставка «501 стройка», созданная Ямало-ненецким окружным музеем Салехарда с привлечением группы дизайнеров из Екатеринбурга.

<...> Хотя дискуссии, происходившие на заседаниях Экспертного совета, держались в строжайшей тайне, имена победителей, в общем, не были ни для кого неожиданностью. Как было ясно с самого начала, две экспозиции — по всем содержательным и формальным критериям — могли претендовать на роль лидера — «501 стройка», представленная Окружным Ямало-ненецким музеем г.Салехарда, и «Летнее стойбище оленевода», созданная Этнографическим музеем поселка Варьеган Ханты-мансийского автономного округа. После жарких споров, продолжавшихся далеко за полночь, члены жюри решили присвоить звание победителя той и другой экспозиции.

<...>

Название первой выставки — «501 стройка» — это условное обозначение железной дороги Салехард — Игарка, принятое в номенклатуре ГУЛАГа. Дорогу протяженностью 1300 км начали прокладывать по тундре, силами заключенных в 1949 году, и бросили, не достроив, в 1953 году, после смерти Сталина. Количество погибших на этом «объекте» людей до сих пор в точности не известно. Выставка включала подлинные предметы, собранные сотрудниками музея на месте стоявших вдоль дороги лагерей, и пронзительные документальные фотографии, сделанные корреспондентом журнала «Штерн». Ее успех в значительной мере обеспечило участие дизайнеров «Студии Артефактум» из Екатеринбурга под руководством Ю.В.Калмыкова, которые сумели создать лаконичную и точную по своей интонации экспозицию, не требующую комментария, понятную каждому и без слов.
<...>

Михаил ГНЕДОВСКИЙ

Ямало-ненецкий окружной краеведческий музей

БИЕННАЛЕ '97 («Открытый Музей», 1997)

Дом, который построил Джек

Культура должна быть
метафизически ориентированной,
либо ее нет вообще.
(Йохан Хёйзинга)

«Мы не утверждаем, что это тот самый Дом, который построил тот самый Джек. Возможно, здесь рассказана другая история, просто очень похожая на ту, что известна каждому едва ли не с пеленок. Важно то, что за достоверность этих свидетельств мы можем поручиться», — именно такие слова предпослал своей выставке Юрий Калмыков, художник и руководитель студии «Артефактум».

Одна из немногочисленных «западных» выставок, участвовавших в конкурсной программе Биеннале. Екатеринбуржцы, не являясь в чистом виде музеем, показали профессионалам в музейном деле, как с помощью простых средств можно раздвинуть рамки обыкновенного представления экспонатов.

«Свободное переложение известного литературного сюжета на язык занимательного музейного повествования. Экспозиционная игра-фантазия, находящаяся в заметном родстве с автопародией, фокусом, буриме».

Для экспозиции были отобраны подлинные предметы музейного значения, в их числе — раритеты (например, экземпляр первой музейной марки, знаменитой «черной пенни» 1840 года). Включены и «безупречно выполненные новоделы, а также небольшое число предметов научно-вспомогательного ряда. Выставка насыщена полезными сведениями, относящимися к областям ландшафтоведения, геральдики, ботаники, лингвистики и т.д.»

Несмотря на наличие развлекательного момента, экспозиция была создана не только для того, чтобы рассмешить и развлечь. Сочиняя этот экспозиционный парадокс, авторы надеялись увидеть и предъявить в непривычном ракурсе как ряд проблем сегодняшней музейной практики, так и ряд актуальных культурологических проблем. А поскольку выставка как произведение искусства обладает определенной интеллектальной интерактивностью, авторы «Дома...» считают, что содержание и смысл экспозиции изменяется, и в последний день ее функционирования будет во многом не таким, каким представляется зрителю в первые дни экспонирования.

Таким образом, авторы «Дома...», посвятившие свой экспозиционный проект 125-летию со дня рождения Й.Хейзинги, предлагали посетителям сыграть в новую интеллектуальную игру...

«Дом, который построил Джек»

Во дни предначальные. Древнее святилище Усть-Полуй

Понимать — значит любить. Понимание же невозможно без познания людей, природы, страны. Обский Север известен миру своим настоящим. Но корни всего — в прошлом, и если мы в какой-то мере поймем его, то будем иначе воспринимать настоящее, и лучше предвидеть будущее. Мы сможем, наконец, преодолевать этнические антагонизмы, избавляясь от европо-центрического восприятия иных, традиционных, культур, а перспективы наших межгрупповых и межэтнических взамоотношений, возможно, будут не пугать, а радовать. Выставка — шаг на этом пути.

Это — взгляд на одну из страниц истории самобытной земли на рубеже двух типов культур коренных народов Западной Сибири: ханты и манси, охотников и рыболовов северной тайги, и ненцев — тундровых оленеводов. Внимание к древним корням этих культур особенно актуально, так как именно здесь, как нигде в мире, они сохранили до наших дней свои живые черты.

Исторический эпизод, ставший темой выставки, представлен древним межплеменным святилищем Усть-Полуй (I век до Р.Х.), расположенным на Полярном круге, в черте современного Салехарда. Здесь творилась и воспроизводилась духовная культура, в археологизированных остатках которой запечатлено представление древних обитателей края о единстве мира — или миров — и о месте человека в этом единстве.

В четырех темах экспозиции — Люди, Звери, Духи, Вселенная — авторы попытались воссоздать это мировосприятие.

Памятник открыт в 1935—1936 гг. и с тех пор известен в профессиональных кругах повсюду в мире. Но лишь последние раскопки святилища (1993—1995 гг.) позволили говорить о нем как об археологическом и, отчасти, историческом феномене.

Этический и эстетический потенциал комплекса находок дает основания надеяться, что выставка станет явлением культурной рефлексии наших дней.

Большинство предметов уникально в масштабе всей циркумполярной зоны, многие — необыкновенно художественны. Интерес к проекту проявлен в нескольких городах России и за рубежом, и экспозиция создана мобильной. На Биеннале '97 состоялась ее премьера.

«Во дни предначальные...»

На волне моей памяти («Вечерний Красноярск», № 60, 8 июля 2001)

<...> Да, госпожа Биеннале. Вот ведь смешила меня два года назад вращающимся вокруг собственной оси бюстом Ленина, разбросанными по жестяному полу ранетками и т.п. А теперь заставляет грустить.

Особенно, если соприкасаешься с выставкой екатеринбургского художника Юрия Калмыкова, обладателя «Гран-при» Биеннале-95. Внутри конусообразного «шатра» без стен и занавесок — оплывающая свеча, розы и страница какой-то рукописи. С этими предметами люди жили и один, и два, и три века назад. Цветы и вещи смотрятся сквозь изящно выполненные рамы. Я сам, разглядывая с разных сторон неодушевленные предметы через причудливо орнаментированные фигурными линиями рамы,меняются. Если не в реальности, то в моем сознании. Оплывающая свеча в одной раме «плачет», в другой просто «грустит», в третьей вроде бы и «улыбается». Не то же ли самое происходит со временем и с нашей памятью?

События, лица, предметы, уложенные в «рамы» наших воспоминаний, меняются в зависимости от того, каким образом мы вынимаем их из «кладовой» прожитой нами эпохи. Одни и те же пережитые нами факты мы «обрамляем» нашим собственным отношением, которое на протяжении жизни может стать иным, чем ранее...

<...> Нынче опытные биеннальцы пошли еще дальше. Тот же Юрий Калмыков из екатеринбургской студии «Артефактум» помог энтузиастам из Нефтеюганска создать небольшой макет «Музея Оби», которого пока что и в природе не существует. Макетная имитация берегов великой реки с кусочком деревянной оснастки старинного речного судна, реальной секирой шестнадцатого века призывает нас с вами не забывать Ермака и всех тех, кто осваивал сибирские земли. Как знать, быть может с этой выставки, посвященной музею-мечте, когда-нибудь и начнется биография нового сибирского «дома памяти», что найдет свое место на обских берегах? И на десятой или пятнадцатой, к примеру, биеннале кто-нибудь вспомнит добрым словом маленький макет наших гостей из Нефтеюганска...

Виктор ЕВГРАФОВ

«ХУДОЖНИК В МУЗЕЕ. Размышление о ремесле»

БИЕННАЛЕ '99 («Открытый Музей», 2000)

Экспозиционные технологии: предмет в среде. Круглый стол

<...>

Юрий Викторович Калмыков: У меня сегодня презентация проекта под названием «Диптих», который стартует в этих стенах и рассчитан приблизительно на год. Проект состоится благодаря поддержке и пониманию со стороны института «Открытое Общество» (Россия). Проект в какой-то мере синтетический: в основе экспозиционная программа, а ей будет сопутствовать программа видео. В основе проекта лежит также дискуссионная часть.

Итак, проект «Диптих. Опыт расширения кругозора».

Экспозиционная часть — это две выставки, которые созданы студией «Артефактум». Одна из них живет уже четыре года, называется «Дом, который построил Джек». Выставка была показана в Красноярске на предыдущей биеннале, а сейчас ездит по стране. В контексте проекта «Диптих» я сказал бы о выставке «Дом, который построил Джек» так: эта выставка является опытом использования вполне музейных предметов для построения некоторого не вполне музейного повествования. Там сценарий — романтическая фантазия, рассказывает она бог знает о чем, очевидцам проще ответить, о чем она, чем автору.

Итак, музейные предметы как средства языка для написания немузейного текста.

Вторая выставка, которая открыта вчера — «Вечерний звон». Я о ней сказал бы так: это музейный текст, повествование, написанное с помощью как бы немузейных предметов. Вот почему я очень ответственно скажу о том, что эти предметы, найденные нами (история рассказывалась на презентации), такого рода знаки прошлого, которыми пренебрегают музеи, более того, предметы этой экспозиции не вызвали интереса среди некоторых музейных работников, моих знакомых, в том городе, где сделаны эти находки.

Есть две выставки, позволяющие обрисовать некоторые пути, способы, возможности, средства презентации и толкования, включения в сегодняшнюю культуру некоторых пластов культурного наследия. Нам интересно показать эти две выставки как можно более широкому кругу людей с тем, чтобы выслушать их суждения. Для этого одна выставка сделана путешествующей, и другая, надеюсь, станет такой.

Николай Никишин: Юрий Викторович очень интересно представил свой проект и «подлил масла в огонь» нашего «круглого стола», потому что работы, представленные студией «Артефактум», на самом деле — провокация, провокация ко всем нам: что же такое экспозиция? нужны ли вообще музейщики? нужны ли коллекции? нужны ли музеи, чтобы возникали прекрасные, интересные, претендующие на высокие награды выставки и экспозиции. Существует достаточно твердое убеждение, что экспозиционер, в принципе, может все: он до того сегодня развился, что может организовать пространство и «сделать» эстетику, он может придумать концепцию выставки и, действительно, часто это делает, но здесь есть опасность: необходим момент самоидентификации...

<...>

«ДИПТИХ. Опыт расширения кругозора»

«Дом, который построил Джек»

«Вечерний звон»

Проект «ДИПТИХ» («Открытый Музей», 2002)

Размышления о двух музейных экспозициях

Когда приезжает Госпожа Биеннале и начинает распаковывать в залах Музея на Стрелке свои вещи, я ищу среди приезжающих своих знакомых. В числе тех, кого я ищу, Юрий Калмыков, автор экспозиций «Дом, который построил Джек» и «Вечерний звон». Обе выставки являются призерами Красноярской Музейной Биеннале, а также составляют экспозиционную часть проекта «ДИПТИХ. Опыт расширения кругозора». Этот текст — впечатление от выставок, и часть дискуссионной программы проекта «ДИПТИХ».

Что остается от сказки потом
После того, как ее рассказали?
(Из песни В. Высоцкого к дискоспектаклю
по книге Л. Кэрролла «Алиса в Стране Чудес»)

1. Выставка «ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ДЖЕК»

«Дом, который построил Джек» — участник Второй Биеннале — находился на самом верхнем этаже музея, в уголке. Может быть, поэтому во время Биеннале я его не разглядела. Было много броских и ярких выставок, а здесь — скромная прямоугольная музейная витрина, может быть, чуть больше вытянутая в длину, чем принято, наполненная небольшими экспонатами. Традиционная музейная экспозиция, не привлекающая внимания среди пестроты и шума музейного фестиваля.

Открытие и настоящее знакомство произошло чуть позже, когда схлынули гости, и залы стали сиротливо пустыми. Вот тогда для меня ожило и засветилось жизнью пространство внутри витрины — пространство Дома, который построил Джек, Калмыков и его команда.

Внутри этого Дома находилась как бы большая развернутая книжка-раскладушка, разделяющая большой объем на маленькие интимные уголки. Каждый уголок содержал предметы, фотографии, а еще засушенные цветы, поразившие меня больше всего. Словно хозяин собрал их на память о чем-то, известном ему одному, и вот-вот вернется. Экспонаты жили каждый сам по себе, но, в то же время, были связаны между собой, как бусины, надетые на невидимую ниточку, — сквозь пространство стеклянного аквариума пунктиром тянулись тексты, знакомые с детства:

Вот дом, который построил Джек.

А это пшеница,
которая в темном чулане хранится,
В доме, который построил Джек.

А это веселая птица синица,
которая часто ворует пшеницу,
которая в темном чулане хранится,
В доме, который построил Джек...

В каждом уютном уголке свой текст и свои предметы, раскрывающие характер каждого, вновь выступающего на сцену персонажа. Предметы не то чтобы впрямую иллюстрировали текст, они создавали атмосферу дома, ее различные тона, полутона и оттенки. Клубочек шерсти с небрежно воткнутыми спицами — хозяйку отвлекло что-то, и она отложила в сторону начатое рукоделие. Вот марка «Черный пенни» — гордость коллекционера, которую он внимательно изучал, глядя в лупу, любуясь белым профилем королевы Виктории на черном фоне. Причуды и привычки обитателей проходят перед нашим взором. Ниточка закончилась, стихи иссякли, а атмосфера дома осталась...

2. Выставка «ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН»

Во время монтажа Третьей Биеннале у сотрудников музея не было времени отслеживать, как монтируется та или иная выставка. И все же, пробегая мимо экспозиции «Вечерний звон», успела вскользь отметить две особенности.

Первая — насколько необычное и странное место выбрал для своей экспозиции Юрий Калмыков: на гранитном полированном пьедестале между бронзовыми фигурами В.И. Ленина и его соратников по революционной борьбе и диорамой «Россия конца 19 века».

Вторая — ощущение, что здесь совершается таинство. Во всем, что делали авторы: бережно прикасались к предметам, старательно, до блеска, протирали витринные стекла, скрупулезно точно ставили освещение, — ощущалось терпеливое, бережное отношение к экспонату, как к священному предмету.

Но вот экспозиция готова. Все предметы заключены внутри витрины. Обычные стекла... Отмытые, отполированные до блеска, они провоцировали посетителей на вопрос: не зеркальные ли?

Несколько необычная форма витрины: крестообразная. Строгая симметрия, как правило, воспринимается скучной. Но здесь этого не было. Витрина была ориентирована под углом к оси Аванзала и смотрелась скорее как нагромождение стеклянных кубов-кристаллов какого-то фантастического минерала. Возникало ощущение стройного, но не скучного разнообразия.

Внутри лаконичный скелет из ажурных металлических пластин, а также паутина проводов. И те, и другие — черного цвета, они растворяются внутри экспозиции, скромно выполняя свои подсобные функции — поддерживать и освещать экспонаты, не мешая глазу воспринимать главное. Благодаря хорошо продуманной опорной конструкции, предметы не лежат, а висят, даже парят внутри замкнутого стеклянного пространства.

Еще одна особенность: выставку можно обойти со всех сторон, как скульптуру, и при этом нет ощущения, что зашел «с тыла». Везде экспонаты встречают зрителя «лицом», открывая нам все новые комбинации.

Что же это за предметы? Письма, ноты, визитки, карточки на хлеб, детские игрушки, посуда, нитки и т. д., — обычные предметы, окружающие человека с детских лет до старости. Предметы, которые мы в повседневной жизни не замечаем. Почти на всех экспонатах следы воздействия стихии: ржавчина, пятна от сырости и тления. Не поддержанные заботливой рукой хозяина, вещи и бумаги быстро приходят в упадок — распадаются на элементарные составляющие, чтобы вновь включиться в круговорот жизни.

Наиболее близки к исчезновению печатные тексты с налипшими на них листьями деревьев. Древесные листья находятся уже на грани того, что можно назвать перегноем, рукотворные листы близки к тому же: видны отдельные слова, буквы, но смысл уже утрачен. Трудно представить себе более странный музейный экспонат. Но почему так сжимается сердце, когда смотришь на него? Ушла и стала пищей для трав не только телесная оболочка. Уходят в землю листы бумаги со знаками, оставленными человеком. Уходят в землю, чтобы развоплотиться, мысли чело века, память о нем, след, оставленный им на земле.

Становится прозрачно-ясным смысл экспозиции, отраженный в тексте песни «Вечерний звон»:

И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон:
Не слышен им вечерний звон.

Хаос предметов организуется в ритмичные строфы, и выставка начинает восприниматься как аккомпанемент песне. Собрание предметов — как собрание музыкальных инструментов и их тихих песенок. Выставка — оркестр, выставка — метафора бренности человеческой жизни. Выставка, звучащая как вечерний звон.

3. О чем подумалось после...

Хочется думать, что музей — не склад, не склеп, где хранятся мертвые вещи когда-то живых людей. Хочется надеяться, что музей — это результат фантастической попытки воскресить когда-то живших людей по тем отпечаткам, которые хранят вещи, фотографии, письма, произведения искусства. И так ли уж важно, какое место занимал человек в социальной иерархии?

Дом. Обиталище, согретое живым существом. Замкнутая сфера, пронизанная духом владельца. Его невидимые знаки отпечатаны на каждой вещи. Человека нет, он вышел (уехал, умер), а вещи продолжают хранить отпечатки. Молчаливые предметы могут рассказать чуткому собеседнику о привычках, причудах, характере и образе жизни своего владельца.

Какие они разные, эти дома: приюты, пристанища, обители, норки, кельи, дворцы, храмы, пещеры... У каждого из этих жилищ своя индивидуальность, своя легенда, свой сложившийся образ. Но есть нечто общее между палаткой, шалашом, деревянным домиком и каменным многоквартирным домом. Это — маленькое, хрупкое пространство, изолированное от агрессивного внешнего мира. Тонкая стенка его — как магический круг, отделяющий человека от враждебных стихий. Там, снаружи: темнота, холод, дождь, — чуждый человеку мир. Здесь, внутри: огонь, тепло, уют, — все, что необходимо для поддержания жизни.

Вот дом, который построил Джек. Какой он? Джек построил его для себя, чтобы жить в нем так, как он хотел. Его дом — идеально подходящая для него раковина, чтобы чувствовать себя комфортно, защищенно и свободно. Строки стихов и аккомпанемент музейных предметов позволяют думать, что этот дом был — полная чаща не только для владельца, но и для случайных гостей (синица), различных домашних зверюшек и прислуги. Пастух и коровница — только некоторые персонажи, за которыми угадывается многочисленный штат. Все они вольготно, неторопливо живут, находя время для выяснения отношений.

Налицо сложившийся уклад жизни. А упоминание о собаке, корове, петухах рисует облик сельского дома-усадьбы, привольно раскинувшейся на земле, окруженной лесами, пастбищами, садами, рекой с прудом и другими, недоступными городскому жителю причиндалами сельского рая. Возникает ощущение, что Джек не только задумал этот дом, построил его и жил в нем, — он еще и оставил потомков, которые потом с гордостью вспоминали историю родового гнезда: Вот дом, который построил Джек! Джек — основатель рода, семейных традиций.

Выставка «Вечерний звон» — тоже своего рода дом. Разглядывая предметы, мы можем ощутить атмосферу этого дома, читая письма, представить забавные и трогательные привычки тех, кто их писал. Письма — летопись этой семьи, семейные предания, связывающие поколения.

Выставки «Дом, который построил Джек» и «Вечерний звон» похожи. Их сходство не только в особом стиле, почерке автора экспозиций. Оно в том, что две выставки — суть два различных дома со своим укладом жизни, духом семьи.

Но есть различие. Впрочем, это скорее два отличающихся друг от друга сугубо личных впечатления. Обитатели «Вечернего звона» ушли из жизни. Их присутствие, как живых, не ощущается. Их вещи, письма носят на себе печать разрушения, смерти, тлена. Некому хранить семейный архив. Память поколений прервалась. Живая река ушла в песок.

Выставка «Дом, который построил Джек» проникнута радостью жизни. Обитатели дома активны, они борются за свое место под солнцем, Жизнь кипит. Точнее, мы видим не саму жизнь, а предметы, хранящие след жизни. Этих предметов еще не коснулся тлен. Жильцов нет дома, но мы чувствуем их присутствие.

В чем источник таких противоположных впечатлений?

Сценарий выставки «Вечерний звон» абсолютно документален. Выставка «Дом, который построил Джек» создана на основе фантазии автора литературного произведения и автора экспозиции. Строчки стихов — пульсирующая ниточка жизни, артерия, по которой течет живая кровь. Поэтический вымысел связывает предметы в единое целое и оживляет их. Всегда ли вымысел, фантазия, идея несут такое благотворное воздействие? Когда схлынула Третья Биеннале и выставка «Вечерний звон» осталась наедине с многофигурной композицией «В.И. Ленин среди товарищей по сибирской ссылке и революционной борьбе», стало очевидно, что они находятся в своеобразном диалоге. Место было выбрано случайно (вероятно, в других залах просто не хватило свободного пространства), но этот случай навел на интересные мысли. Бронзовые люди уверенно шагают вперед и смело глядят вдаль. А за спиной у них полуистлевшие письма, забытые имена, неясные тени тех, кого уже нет. Чудится, что в спины уходящим в светлое будущее звучат невнятные упреки, мольбы, жалобы. Но их не слышат. Большим бронзовым людям не до того. Они выполняют великую миссию... А.С. Шаповалов, Г.М. Кржижановский, В.И. Ленин, Н.К. Крупская, А.А. Ванеев, Ф.В. Ленгник, в исполнении скульптора Л.Л. Михайленка... Возможно, сделай скульптор их лица более человечными, конфликт был бы не столь заметен. Возможно, желание выразить идею преобразило до неузнаваемости их лица и жесты, и они сами ужаснулись бы, увидев себя такими. Печать идеи, идеологии иногда преображает реальность. Когда читаешь письма из экспозиции «Вечерний звон», понимаешь, в чем их ценность. Личные письма, свободные от ограничений, налагаемых публичным пространством, обществом, идеологией, — это трогательные, наивные, безыскуственные и правдивые свидетельства прошедшей эпохи.

И так ли уж важно, какое место занимает в социальной иерархии писавший их человек?

Нина УШАКОВА

«ДИПТИХ. Опыт расширения кругозора»

«Дом, который построил Джек»

«Вечерний звон»

Музей — это пространство для высоких мыслей («Удмуртская правда», 2004)

9 августа на расширенном заседании Ученого совета музейно-выставочного комплекса «Музей М.Т. Калашникова» была одобрена сценарно-художественная концепция будущей экспозиции, представленная московскими и екатеринбургскими разработчиками. Ее воплощением будет заниматься независимая творческая группа дизайнеров «Студия Артефактум». Вот уже 14 лет студию возглавляет художник, член Международного совета музеев и Ассоциации Европейского музейного форума ЮРИЙ КАЛМЫКОВ.

Юрий Викторович, вы уже не первый раз сотрудничаете с удмуртскими музейщиками?

Впервые мы работали с вашей республикой в 1992-м. Это был масштабный проект — создание архитектурно-художественной концепции для Сарапульского музея истории и культуры Среднего Прикамья. А в 1994 году студия создавала интерьеры дачи Павла Башенина.

За время работы над концепцией вы встречались с самим М.Т. Калашниковым?

Да, однажды он появился на рабочем заседании проектировщиков и живо включился в наш разговор. Каких-то двадцать минут — это был только некий эскиз известного человека и героя будущей экспозиции. И я очень благодарен Елене Михайловне Калашниковой, которая потом пригласила меня в гости к себе и к папе, чтобы мы могли неспешно и более глубоко пообщаться с Михаилом Тимофеевичем. Вот здесь я стал свидетелем его воспоминаний, шуток, мыслей вслух. Я почувствовал все обаяние его личности. И, пожалуй, именно эти приватные встречи могли впоследствии найти художественное и пластическое решение для таких ключевых понятий будущей экспозиции, как дорога (к отчему дому, к признанию), испытания (трудностями и славой, полигонные испытания), семья (родственников, единомышленников, моделей оружия).

Старый музейный подход предусматривал, что художник является только оформителем музейного материала. Вы же предлагаете принципиально новый взгляд на экспозицию, при котором предметы и документы включаются в некую скульптурную или монументально-декоративную композицию. Иными словами, вы создаете не витрины, а произведения музейного искусства, так?

За все время своего существования «Cтудия Артефактум» никогда не позволяла себе традиционный, формальный подход к созданию музейных экспозиций. Все сотрудники студии — профессиональные художники, фотографы или дизайнеры, со своим стилем и своим творчеством. И все мы начали заниматься музейным проектированием именно потому, что поняли такую вещь: музей остался, пожалуй, единственным пространством на фоне поп-культуры, где еще можно говорить о высоком, можно и должно философствовать. Музей — это способ мыслить и воспринимать мир. Всякий предмет многозначен. Любой текст обрамлен множеством подтекстов. Музейный предмет или документ — это бесконечное сочетание разных смыслов, посланий, символов, ассоциативных рядов. Гaдамер ведь сказал абсолютно правильно и очень элегантно: «Наряду с опытом философии опыт искусства оказывается настоятельным призывом к научному сознанию признать свои собственные границы». Музей позволяет не просто оглянуться на тот или иной исторический период, а склониться над временем, поразмышлять над ним, в его отражении увидеть себя и свое время. Та культурологическая концепция музея Калашникова, которую предложила московская лаборатория музейного проектирования, оказалась абсолютно созвучна нашему художественному подходу. Это не музей оружия или военной промышленности (хотя, безусловно, исторический фон края оружейников и города оборонных заводов очень уместен и выигрышен для рассказа о жизни и конструкторском творчестве М.Т. Калашникова). Это музей-размышление о человеке и судьбе. Это попытка соединить в одном имени пространство жизни, пространство творчества и пространство славы.

Елена МИХАЙЛИНА

Музей М.Т. Калашникова

Маркетинг философского уединения («Деловая репутация», 31 августа 2004)

Юрий Калмыков вот уже 18 лет реставрирует, проектирует, создает музейные экспозиции и удачно продает заказчикам самые смелые свои идеи. Недавно автор художественной концепции будущей экспозиции музея М.Т. Калашникова побывал в Ижевске.

Дизайном интерьеров, профессиональной фотографией или оформительскими работами еще можно прокормиться. Но почему с началом перестройки вы, создав свою команду, начали работать на бедного заказчика — краеведческие музеи?

Именно потому, что вместе с определенными позитивными процессами в стране начали твориться совершенно внекультурные и вненравственные вещи. Что бы ни происходило в обществе, спрос на музейный продукт был и будет всегда. Только возможны периоды, когда этот спрос сознательно культивируют, и есть периоды, когда он угасает — по разным причинам. Большинство наших краеведческих музеев, к сожалению, воспринимались населением как госзаказ, как место обязательного протокольного визита — и не более. Бедный заказчик, о котором вы упомянули, это даже не сам музей, находящийся на бюджетном финансировании. Бедный духовно посетитель музея, не воспринимающий историю края как свою личную, — вот где проблема. Мы начали заниматься музейным проектированием именно потому, что музей остался, пожалуй, единственным пространством на фоне поп-культуры, где еще можно говорить о высоком. Где можно и должно философствовать. Музей — это способ мыслить и воспринимать мир. Всякий предмет многозначен. Но музейный предмет — это бесконечное сочетание разных смыслов, посланий, символов. Первые прочтения, первые расшифровки — не всегда подлинные, чаще мнимые. Остальные смыслы пока остаются неведомы. Однако могут быть обнаружены, если вы позволите себе определенную интеллектуальную и духовную нагрузку.

Музей — это то дистанцированное от суеты уединенное пространство, где современный человек может позволить себе роскошь неспешных прогулок и свободных размышлений. Это, если хотите, редкая, элитная услуга, которую он практически не может получить больше нигде, даже в парке, театре или концертном зале. Другое дело, что человек не всегда готов потратить время и деньги на это. Наша прямая задача — сделать музей востребованным, привлекательным для потенциальных посетителей.

В перечне ваших работ 2003 года я увидела упоминание об уникальном и действительно элитном проекте музейной экспозиции для частного собрания. Что это было?

Этот заказ поступил не от коллекционера, а просто от обеспеченного человека, ценителя антиквариата. Он приобрел в собственность редкой красоты и значимости амфору. И очень приятно, что наш заказчик почувствовал, что предмет этот нуждается в особых условиях хранения и представления. То есть были не просто высказаны наши рекомендации по размещению и освещению. Это была полноценная работа по созданию экспозиции одного предмета. Там возникла интересная графика, было определенное наполнение пространства рядом с амфорой. Не могу сказать, что такие заказы нам делают часто, тенденции тут пока не просматривается. Все-таки основной наш клиент — это государственные музеи.

Вы работаете на этом рынке восемнадцать лет. Вы продаете свои концепции музейных экспозиций и почти всегда сами же исполняете эти заказы. Как вам кажется, музейный бизнес в России перспективен?

Убежден, что вполне перспективен. Я могу так говорить, потому что знаю состояние музейного дела за рубежом и могу провести сравнение с нашей страной. Причем я знаю, что происходит не только в столичных музеях, но и в провинциальных российских городах.

Несмотря на экономические потрясения и прискорбные завихрения в отечественных умах, экспозиции реставрируются и выставки обновляются. Открываются новые музеи. И небольшие, и такие грандиозные, как музейно-выставочный комплекс М.Т. Калашникова. Смею думать, что именно творческая работа в последние годы нашей студии «Артефактум» в какой-то мере способствовала изменению ситуации на этом рынке. В те музеи, которые сделаны нами, народ идет валом. Эксперты Европейского музейного форума, присудившие нашей работе для Ямало-Ненецкого окружного краеведческого музея малый приз в конкурсе «Европейский музей года», отметили в своем отчете: «За год существования данной экспозиции музей принял около 70 тысяч посетителей; причем в городе проживает всего 35 тысяч жителей». Вы же понимаете, что Салехард — это не туристическая Мекка, это вообще не «музейный» город. Если не принимать в расчет больных стариков и грудных детей, то это означает, что каждый взрослый житель как минимум два-три раза пришел в краеведческий музей посмотреть на нашу работу. То есть мы сумели предложить такой музейный продукт, который был востребован неоднократно.

Выполняя заказ для музея М.Т. Калашникова, вы могли воспользоваться многочисленными подлинными вещами легендарного конструктора. Тем не менее предложенная вами концепция весьма лаконична и неожиданна. Почему?

Одно не исключает другого. Когда в 1990 году мы работали с Домом-музеем П.И. Чайковского в Алалаевске, то там на 14 залов было всего два подлинных предмета. Поневоле пришлось искать нетривиальные решения. Здесь, конечно, можно было на три основных зала представить 100 и даже 300 подлинных предметов. Создается уникальный прижизненный музей известного человека. Есть искушение просто собрать все, что доступно, и выставить. Но это был бы формальный, устаревший подход к делу. Если хотите, не маркетинговый подход. Такая экспозиция работала бы на достаточно ограниченную аудиторию профессионалов-конструкторов оружия, оборонщиков и земляков.

Стремясь расширить содержательное поле экспозиции, мы предложили, в частности, скульптурные композиции-ретроспекции, в которых конкретные интерьеры лишь обозначены. И даны акценты немногочисленными подлинными вещами конструктора, предметами быта.
Экспонатура — это очень сложное и хрупкое явление. Чувство меры у создателя музейной экспозиции должно быть почти идеальным. Обилие подлинных вещей не всегда оправданно. Музейному предмету очень важно пространство вокруг него. Не только в смысле температурного режима и освещения, но в смысле духовной атмосферы. Вот в этом году в Новоуральске студия «Артефактум» представила авторскую экспозицию, которая называлась «Жизнь человека». Небольшая витрина. И 80 мелких предметов в ней. Очень простых: клеенчатая роддомовская бирочка на марлевом шнурке, пипетка, коробок спичек, футляр для очков... Значение этих вещей в жизни каждого из нас, последовательность их размещения, их сочетание дали потрясающий эффект. Я видел слезы на глазах у посетителей!..
Возвращаясь к художественной концепции музея М.Т. Калашникова, я хочу напомнить, что это не музей оружия или оборонной промышленности. Такие музеи уже есть в Ижевске, они достаточно самостоятельны и востребованы в региональном культурологическом контексте. Это музей-размышление о человеке и судьбе, о долге и чести, о войне и мире. Этот музей должен работать на репутацию Удмуртии в целом, на ее представление самым разным и очень многочисленным целевым аудиториям, которые, возможно, будут знать только имя «Калашников». Поэтому в сценарии будущего музея появились понятия «пространство жизни», «пространство творчества» и «пространство славы». Московские разработчики сделали ставку на интерактивность экспозиции, использование плазменных экранов и компьютерных технологий. Мы создаем универсальную музейную коммуникацию, которая будет интересна людям со всего мира и на протяжении всего XXI века. По существу это уникальное торговое предложение в сфере культуры.

Елена МИХАЙЛИНА

Музей М.Т. Калашникова